Я родилась в Осташковском районе Калининской области. В Ржеве очутилась в богадельне – в доме престарелых. Ноги заболели, и я сама поехала сюда. Мне уже без трех месяцев 90 лет…

У меня сын есть, племянники, уже внуки большие. Сын почти каждый месяц приезжает. Племянники заезжают. Надоели уже, что заездили. Мне и так хорошо, без них. У нас телефоны, и мы каждый день звонимся.

Когда началась война, мы еще бегали по улице, играли. У меня отец был членом колхоза. И объявили: «Война!» Люди бегут из сельсовета и кричат: «Война началась!». А как раз был праздник религиозный – Пятидесятница. Кто плачет сидит, кто что. Мы испугались, конечно. Мы же дети были. Шестнадцать лет.

Отец был старый у меня, его не забрали. Брат где-то учился, брата взяли. Он не пришел — погибший без вести, так и не знаем, где. Старшая сестра умерла. Вот так войну встретили. Упаси Бог, война будет. А война будет, посмотришь. Третья война будет, третья мировая.

До армии мы у нас в деревне, как и везде, пасли коров. Старшая сестра в колхозе работала, мама старая, и мне пришлось гнать со своим стадом коров в лес. Называлась она у нас Ближняя роща. Я коров выгнала уже за деревню, и смотрю, вдоль болота идут немцы с пулеметами, человек десять. Увидели меня, и — «Хай-хай» — подошли ко мне. Я, конечно, испугалась. Они показывают на деревню: «Русь там?». А я только одно говорю: «Не понимаю». Ну и забрали нас и пошли в деревню. Коровы пошли в лес гулять. А немцы забрали меня и бабку одну — она пришла к стаду, у нее не было со вчерашнего дня овцы, и она думала, что овца к стаду выйдет — нас привели в деревню. Немцы стали выкапывать ямки, искать жрать, по домам ходить. А нас отпустили. Это до войны, то есть, это уже в войну, но я еще не воевала тогда.

А в семнадцать лет я в армию пошла.

Второй Украинский фронт был. Мы в Румынии, Венгрии, Чехии – везде были, не перечислить. И в Монголии, и в Китае, и на Дальнем Востоке. Как попали на Дальний Восток — ну, повезли на поезде, и попали. Как и все военные. Наш целый эшелон везли.
Я была телефонистка. Роты «ВНОС» — Воздушного наблюдения, оповещения и связи. Когда связь прерывалась, нас посылали на линию соединять провода, чтобы делать связь. У нас были посты, там стояли наши солдаты, нам передавали на главный пост данные, а мы передавали зенитчикам.

И под бомбежкой были не раз. Мой подруге из Азербайджана — Клаве Ладошкиной — руку оторвало. Со мной вместе стояла. А я с одним мальчиком, нашим шофером, он тоже с 1924 года, под машиной оказалась. Раньше ведь в войну под машиной моторы вкапывали, чтобы моторы сохранить. Кузов-то приделают. И мы с ним оказались под мотором. Оно вкапывается в землю, и все в порядке. Клава побежала в Белом Дворе в Венгрии, или в Чехословакии, забыла город, и руку потеряла. Я запомнила, что левая, потому что часы у нее были на левой руке. Она писала мне после войны.

Немцев я не видела в глаза. Как мы могли немцев видеть, у нас пост — стояли солдаты. Мы тоже стояли на постах, нам давали автоматы, обучали. Но немцев я не видела. Слава Богу!

Война закончилась в сорок пятом году, и в январе месяце я пришла домой. Нам в войну давали за боевые заслуги — две медали у меня. У меня с фронта и фотографии есть — там свои были, фотографировали. Там я за телефоном, коммутатор.  А это наши телефонисты. Даже фамилии помню всех: Худабельдин, Харасевич, Паняев, только одного не помню. А это мы с подружкой, с одной деревни. Так мы четыре года вместе были. Вот какая я была! Здесь или в Венгрии или в Румынии, где-то мы сидим. Есть и фото уже к концу войны.
Вот какая я была, а какая стала…

С мужем мы познакомились дома после войны. Как познакомились? Да никак. Подошел и говорит: «Пойдем за меня замуж». Когда вышла замуж, мне было двадцать шесть. А в армию я пошла – мне было семнадцать лет.

После войны я кем только не была. И налоги собирала – финансовым агентом, и в магазине работала. И в доме престарелых работала, везде работала. И официанткой, и уборщицей. За столько лет везде поработала.