Когда началась война, я пошла в райздравотдел, и меня послали в участковую больницу медсестрой, с двумя курсами медшколы. Месяца два-три прошло, и уже на Соловьевой переправе слышны выстрелы (Паромная переправа через Днепр находится в деревне Соловьево Кардымовского района Смоленской области недалеко от старой Смоленской дороги. Это место ожесточенных боев в 1941 и 1943 годах. Соловьева переправа была единственным местом, через которое велось материально-техническое обеспечение войск Западного фронта. Переправляли на западный берег машины с боеприпасами, горючим, продовольствием; на восточный — беженцев, раненых, отступающие подразделения. — «Старость в радость»).
Наши отходят, мы спрашиваем: вы что, отступаете? Они говорят: нет, мы на отдых идем. Обманывали нас.
(29 июля 1941 года командование Западным фронтом приняло решение о выводе окруженных войск 20 и 16 армии через Соловьеву переправу. Тысячи автомобилей, тягачей с орудиями и повозок, десятки тысяч солдат, командиров под непрерывным огнем противника двигались к переправе. Вместе с ними шло мирное население, эвакуировались областные и городские учреждения, госпиталя и медсанбаты. Две недели под огнем противника переправа работала, а 5 августа окружение немцев сомкнулось, и для района началась оккупация, длившаяся до конца сентября 1942 года. — «Старость в радость».)
Мы пошли сюда в Вязьму, перешли реку около деревни Шутово, на пригорке. Там стоял штаб. Собралось несколько человек, директор завода был, председатель с детьми. Мы пошли в штаб, там говорят: «Не волнуйтесь, прошла танковая часть, очистим дорогу и пройдете утром». А утром пришли немцы.
Они и сами может толком не знали, прошли наши танки или не прошли, и не знали, зачем нас обманывали. А куда нам было идти? Хорониться нам некуда, там перестрелка, местное население все в землянках, чужих никого не пускают. Был недоделанный блиндаж, мы залезли туда, мужчины притащили несколько бревен, хоть сколько-нибудь нас накрыть. Нас обстреляли из пулемета, но не ранили. Походят к блиндажу, спрашивают: возьмете солдата? Но куда мы возьмем? А утром пришел переводчик и говорит: «Хотите — оставайтесь здесь. Кто на запад хочет — можете идти». То есть уже на их оккупированную территорию. Ну и что? Мне пришлось из этого Шутово пешком идти домой.
Немцы отпустили домой, но дальше не пускали. Я пришла домой, а в доме немцы у нас. Меня не пускали домой, а отец у меня был инвалид-сердечник. Подошел один мужчина, который немецкий немножко знал, объяснил, что я дочка, тогда пустили. Немцы никогда ничего не просили, всегда брали все, что хотели. Что они будут спрашивать?
К нам не приставали: у них было запрещено, чтоб не портить немецкую расу. У них даже было постановление: кто с русскими девушками, тому расстрел. Так что на счет этого было тихо. Потом первые прошли, остались на железной дороге одни охранники — у нас был железнодорожный тупик. Они очень боялись партизан, но партизан у нас не было, только километров за 50. Ни к кому не приставали, ничего. Я бы не сказала, что у нас что-то отбирали, только картошку.
Я осталась в оккупации. Колхоз остался, работали. До 1943 года это была захваченная земля.
Потом наши стали наступать, обстреливать немцев, немцы пустились в нашу деревню и сожгли ее. Наш дом сожгли. У нас была новая улица, дома были поставлены в ряд в 1939 году, а в 1943 сожгли.
Когда освободили, я пошла работать на станцию Сельново, меня там взяли в расчете на то, что я пойду учиться. Я поехала в Смоленск. Устроиться в медучилище я могла, но не могла найти квартиру. А потом встретила девчонок из Калужской области и поехала с ними учиться в Кондрово. Девчонки были со второго курса, они меня позвали, сказали: будешь у бабки снимать комнату.
Мир не без добрых людей. Взяли меня вольнослушателем, без стипендии. Я согласилась, только бы найти работу. Дали направление в детскую консультацию на прием к врачу. И я с утра работала, а с четырех часов занятия были. Потом мне дали полностью и стипендию, и зарплату сестринскую.
Мать осталась в колхозе и мне всё время говорила: «Не надо учиться, устраивайся на работу, я прожила неученая». А я работала, ездила на производственную практику, год работала в Калужской области. Диплом не дали, только направление: отработаешь год — получишь и диплом. Через год и дали.
Папа погиб в 43-ем году под Ярцевым. Я ездила туда, ходила в военкомат. Было написано, что он похоронен около кирпичного завода, но я не нашла могилку.
Одна сестра уехала в Москву еще в 1937 году. Там жили материны дедушка и бабушка, она поехала к ним и там работала. А другая сестра 7 классов кончила — и война. Она в войну была в деревне вместе со мной.
У меня был парень знакомый, он год меня ждал, пока я работала в Калужской области. Я вышла замуж, было двое детей. Муж вначале был хороший, а в последнее время запил. Умер в 1981 году, 28 мая, и уже 30 лет как его нет. И дети у меня неудачные, один и другой стали пить. Они сейчас живут в Вязьме, молодые ребята еще. Один с женой разошелся и женился второй раз. Сколько-то прошло — она умерла. Дочка у него большая, 30 лет. У меньшего — мальчишка. Старший еще ладно, а этого работать не заставишь, живет на иждивении сына. Так что хорошего мало.
Внуки, хорошие — стараются работать. Но тоже не везет: внучка вышла замуж, родила девчонку, но должна делать только то, что муж скажет. Что она, дурочка, что ли? Как-то живут, то вместе, то врозь. Он не пьет, но такой эгоистичный.