Что-нибудь не так сделаешь, дверью скрипнешь — лупили. Мы боялись пройти мимо: кто их знает, как они себя поведут? Один раз вечером моя сестра обожглась кипятком, и я побежала в другую сторону деревни — к тете, за маслицем. А они кричат, стреляют… Страх такой!
Они в доме у нас жили: нас человек пять и их четверо. Некоторые немножко по-русски умели говорить. Одного звали Карл, другого Курт. Они получали свой паек, сами готовили. Паек у них был — конфеты и хлеб такой белый.
У нас не было коровы, но так, конечно, отбирали скот. У соседа была красивая лошадь. Он ее водил-водил, потом лошади не стало видно. Они пришли и расстреляли его за эту лошадь, потому что не знали, куда он ее дел.

Русские шли и немцы сразу исчезали, поджигали дома. Люди уходили из дома, прятались в окопах, которые в начале войны рыли, а деревня горела.. Вот и наш дом сожгли. Мы потом с матерью строили новый дом, из досок кузова машины. Дом был ветхий, холодный. После войны есть было нечего. Собирали гнилую картошку. Голод был еще хуже, такая очередь за хлебом.
Я до войны один класс, наверное, кончила, а после войны сначала в железнодорожную 19-ую школу ходила, потом на бухгалтера училась.  В классе около сорока человек, все были разного возраста. На перемену, бывало, идешь, ребята на стул что-нибудь подложат. Я неплохо училась, но отличницей не была.
А лучше всего жилось в брежневские времена. И колбаса была — все за продуктами в Москву ездили. Сейчас вроде хорошо живут — всего полно. Лишь бы были деньги, но их нет.