— Как ты познакомилась со сферой помощи пожилым людям?
— Я училась в университете на первом курсе, и преподаватель по философии попросила сходить на семинар фонда «Старость в радость», который планировался в нашем городе. Философия, конечно, хорошо, но на семинар сходить проще: обещали бонус на зачете. Я к тому времени уже была волонтёром — помогала детям. А тут узнала, что есть на свете одинокие пожилые люди, и что для счастья им достаточно, если мы соберем им подарки и отвезём за 40 км от города. Нужна оказалась всего-навсего свободная комната для сбора.
— И быстро удалось заполнить комнату подарками?
— В первый раз я поехала в дом престарелых вдвоём с ещё одной девушкой, ближе к Новому году. Я ещё не знала, что людям можно отказывать, когда принимаешь подарки, и моя однокомнатная квартира до потолка завалилась вещами, которые были не нужны людям, так что они решили передать их мне. Я до того и не знала, как пахнут старые, долго лежавшие вещи. Первый раз я пошла на помойку, когда принесли поделку из макарон, рассыпавшуюся при первом прикосновении. Второй раз — когда из Павловска приехала мама и сказала: «У тебя пахнет гнилью». Мама, конечно, обалдела: я приехала в Воронеж из Павловска учиться и родители снимали мне однушку, я жила одна, а тут — узкий проход между вещами от двери к дивану. Мы с мамой это все перебирали.

— Кем были твои первые помощники и как друзья и близкие отнеслись к идее помогать пожилым?
— Я тогда, конечно, терроризировала всех однокурсников волонтёрством. Ещё до бабушек я начала создавать на факультете группу помощи детям — была волонтёром организации «Общие дети». Друзья иногда крутили пальцем у виска. Папа говорил: хватит уже попрошайничать. А теперь друзья ездят со мной, родители сами стали волонтёрами. Вся семья уже «в теме». Мама собирает подарки, ей это нравится. Пока я на карантине по коронавирусу — мама работала как мой полноценный зам, мои глаза и руки.
Постепенно сложилась и команда. Мне тяжело делегировать, но однажды я поняла, что не справляюсь не потому, что ленюсь или недорабатываю, а потому, что объём большой. За примерно три года сформировался постоянный состав участников, кто ездил, проникся и знает, что и зачем мы делаем, и я начала учиться делегировать. Сейчас есть координаторы домов престарелых, есть девушка, которая пишет тексты, есть координатор по открыткам, есть мой основной помощник — она и сайт заполняет, и рассылки делает, фандрайзит.

— Какие истории подопечных тебе больше всего запомнились?

Александр Васильевич

— Года три назад мы приехали в интернат собирать письма Деду Морозу, чтобы исполнить индивидуальные желания пожилых людей. Зашли к дедушке Александру Васильевичу — а он говорит: «У меня все есть: еда, стол, рубашки, и мне ничего не надо. Ты же не подаришь мне слуховой аппарат — он дорогой, 7000 рублей стоит». Свой аппарат дедушка разбил — упал на улице. Я обалдела (деньги для нашей волонтерской группы это были большие) и вышла, записала и сама себе загадала желание ему этот аппарат подарить. И когда мы эти деньги собрали, я работала, а отвезти Александра Васильевича в клинику к сурдологу за аппаратом попросила маму. Дедушка собрался уехать уже с аппаратом, и тут врач его осматривает и говорит при нем и при маме: простой усилитель сигнала не подойдёт, будет только хуже, нужен цифровой аппарат за 17000 рублей.

Мама мне звонит — и я проверяю, что и такие деньги у нас есть. Я их сразу маме перевела, аппарат купили. Бесценны были даже не слёзы — мои на работе, дедушкины, мамины там в клинике. А то, что мы приехали через пару месяцев — и Александр Васильевич меня узнал! Он помнил наш разговор, во что я была одета, чего я от него хотела. И он был такой посветлевший, он так помолодел в секунду, когда меня увидел! Мы с ним и обнялись, и вместе поплакали, и я почувствовала, что могу изменить чью-то жизнь.
А персонал мне потом звонил: ой, Катя, он теперь все слышит и всем пересказывает! Видимо, раньше они при нем в выражениях не стеснялись.

Вера Дмитриевна

Ещё очень бабушка мне запомнилась, Вера Дмитриевна, ребёнок войны — она жила не в доме престарелых, а сама, причём рядом с университетом, и мне было проще самой к ней ходить, чем кого-то искать. Она не хотела ничего, кроме общения, не знаю даже, как она нашла мой телефон; она очень любила басни, стихи. Я вообще-то не ем в гостях, тем более у незнакомых людей. Не могу. То ли капризная я, то ли привередливая. И тут она звонит: приходи, я блинов напекла. Я пришла, и она мне блины, сгущёнку, кофе растворимый — на воде… В обычной жизни ты такой кофе пить не будешь. И я до сих пор помню этот толстый блин со сгущёнкой — и это был самый вкусный блин и самый вкусный кофе в моей жизни…
Я не пошла с ней прощаться, когда она ушла, не была к этому готова. Но я ее помню, и каждый раз, когда прохожу мимо ее дома, думаю о ней.

Эдуард Петрович

Обычно я не привязываюсь к конкретным бабушкам и дедушкам, просто привожу подарки и другую помощь. Но живет в Воронежском интернате Эдуард Петрович. Всё у него есть: жильё, дети, но, когда жена умерла — он ушёл в интернат. Одиноко ему было… Он меня поразил, такой аккуратный. Я долго добивалась его расположения: то зайду к нему отдельно, то позову куда-то. И однажды приезжаю в интернат — а его дверь опечатана. Первая мысль — что он ушёл от нас, и мне никто не сказал! Бегу на пост — медсестры говорят: «Он в больнице, в какой — не знаем». Иду в администрацию, они говорят: точно не знаем, поищи в ГКБ-3… За сутки, пока я нашла Эдуарда Петровича в той больнице, я стала старше лет на пять… А в ту минуту, что я стояла у его опечатанной двери, я поняла, что я не просто привожу подарки, а действительно люблю то, что я делаю, и тех, кому помогаю.

— Что твоё дело даёт не бабушкам и дедушкам, а тебе самой?
— Для меня важно делиться тем, что есть у меня, но нет у других, и я хорошо понимаю, что делать людей счастливыми очень просто. Бабушка счастлива, если ты спросил, когда у неё день рождения. Когда я вижу их улыбки, это награда. Если мне кажется, что мне всё надоело, что я устала, и сколько можно, всё это проходит — нужно только поехать в интернат, где меня называют внученькой, помнят и радуются.

— Ты решилась на открытие НКО — это уже не только улыбки бабушек, но и документы, бухгалтерия.
— Я училась по специальности «управление персоналом организации». Долго я считала, что волонтёрство — это моё хобби, а карьеру я построю где-то ещё: в управлении персоналом, продажах или подобном. Потом я поняла, во-первых, что для более масштабной и системной помощи про это надо рассказывать. Сначала-то я замыкалась, когда обо мне говорили в связи с помощью бабушкам и дедушкам.
Во-вторых, благотворительность реально занимает много времени, это моё любимое дело, и почему бы этому не стать работой.
В-третьих, воронежским дарителям и партнерам хочется помогать пожилым людям в своём регионе, и гораздо удобнее и оперативнее делать это не через Москву, когда каждый счет нужно провести через и без того довольно загруженную бухгалтерию.
В-четвёртых, чтобы юридические лица могли иметь с тобой дело, ты должен существовать на бумажках. Так и было принято решение открыть свою некоммерческую организацию «Сердцем не стареть» при поддержке фонда «Старость в радость».

— Что тяжелее всего дается тебе в работе?
— Сознавать, что ты не всесилен. Я радуюсь тому, что я могу сделать хоть что-то. Вообще я минималист по отношению к себе: не мечтаю заработать сто миллионов и улететь на Гаити, мне и так нормально. А в работе — максималист: нужно сделать всё идеально. Но я же понимаю, что не всё решают деньги. Назад не отмотаешь, и бабушке в 88 лет в интернате нужно внимание, а уже потом ровный линолеум и новая тумбочка.
Больно бывает от безразличия родственников наших подопечных. Когда дети жестоки к своим родителям, мне становится плохо. У нас есть подопечная бабушка, её сыну лет 50, и он уходит на двое суток на смену, а ей еды может не оставить… Мы ей вскладчину оплачиваем помощницу, потому что она с трудом ходит и еду приготовить не может. Мы не раз пытались узнать, что сын об этом думает, а он на контакт не идёт. Я не могу перевоспитать человека вдвое старше, но от жестокости мне плохо.
— У тебя есть представление, как все должно быть «в идеале»?
— Моя идеальная мечта — чтобы не было одиноких стариков, которые всем безразличны. Я хочу менять сознание людей: всех, но в особенности тех, кто руководит интернатами и в них работает. В головах у нас очень много всего устаревшего…
— Например?
— Есть у меня друг, который часто говорил, что одинокие бабушки и дедушки сами виноваты в том, как завершается их жизнь. Я ему каждый раз разжёвывала, что неизвестно, как жизнь сложится. И тут однажды он оплатил 10 билетов на футбол моим бабушкам и дедушкам! И сказал: кто знает, вдруг, когда я стану старым, у меня не будет возможности сходить на концерт любимой рок-группы… Это была моя победа!

— Ты сама старости боишься?
— Да! Я знаю, как система работает, и если у меня не будет любящей ресурсной семьи, это страшно. В чем-то поможет моя работа, я уже сейчас специально читаю много книг, что-то делаю, чтобы мне было более или менее сносно. Но я знаю, как работает здравоохранение, и если больших денег не будет, ничто не спасёт… Разве что счёт миллионов на десять в банке, чтобы после инсульта можно было сиделку нанять, а внуки бы приходили только пообщаться. А в идеале, когда настанет старость и я не смогу работать, я уеду куда-нибудь тысяч за пять километров, чтобы никому не мешать, буду отрываться там, как в последний раз, и много читать книжки. Стану «отвязной бабкой» — вряд ли буду печь внукам пирожки.