Самое главное – война была. Тогда голод был. Молоко ели и картошку. А где-то и этого не было. Мать масло из молока сделает, я продам, 4 километра мимо леса. Бывает, дохожу до леса и бегом. Я в колхозе в войну работала.
У нас куры были. Я пошла на поле за колосками. Нас человек десять пацанов. А немец увидал в бинокль и давай в нас пулять дальнобойными орудиями. Мы повалились… Я ела землю со страху. Вся стала грязная… Лучше б умерла! Папа сидел в разведчиках и за ранеными ходил. Увидал нас, говорит: «Это моя! Бежим!». Бегут двое солдат и он к нам. Я вскочила бежать, он меня звал: «Уу, толстуха, я тебе покажу! Зачем ты пошла?» И он нас в окоп закрыл (братишка ещё мой был, Миша, 36-го года), подпер, чтоб мы не вылезли, и поставил ведёрко нам и попить. Утром пришел открыть. Боялся, мы уйдём куда-нибудь ещё.
А как-то едет наша разведка, двое с саблями, с наганами. А моя сестра им говорит: «Вот им сахарку бы!» Солдат стал шикать ей. Сестра отца позвала, тот выскочил: «Что такое?». А они: «Дядь, не надо стрелять, мы в разведку едем. Ты выстрелишь, и бой начнется. Не надо стрелять». Отец сестру в дом загнал.
Налетели пятьдесят наших самолётов, а немец один. Я на окошке сижу, считаю самолёты. А наши его никак не посадят, бояться тронуть своих. А он 8 бомб бросил. Мне вот тут в щёку… осколком – бомба на огороде у нас разорвалась. Мать кричала. Один дом сгорел.
А так мы жили… за восемь километров бой идёт, мы слышим только, как «Катюша» работает. Мать говорит: «Девки, одевайтесь что у кого есть. «Катюша» заработала, сейчас будут немцы». Но в нашей деревне немцев не было, одна разведка. Проходил мимо – галоши рваные, босиком, в лаптях, прям по воде. Наши жалели – кидали им картошки. Они говорят: «Мы не виноваты, нас косой заставил воевать». Гитлер косой был.

Жуков у нас стоял, а потом уехали. Я расскажу про Жукова. У них были лошади, там девушки были, лейтенанты были. Вот я приду и говорю на него: «Что это? Для чего это тебе?» Медали-то во всю грудь. Он росточком маленький был, Жуков. Я не служила на конюшке, у нас просто дом, сад большой и кони в саду у нас стояли во время войны. А я ходила за кашей к ним. У них была кухня, я им молоко носила, а они мне кашу. Ну вот я приду и говорю: «Это что это? Это за что тебе дали?» А он говорит: «Девочка, иди отсюда, ты маленькая». А я ему говорю: «Подрасту!» И проснулась ночью – они уехали, нет никого. А мне папа говорит: «Ты не говори никому!». А я влюбилась в него, в Жукова! Ну он умер уже.

А девушки были беременные, от лейтенантов. Мать говорит: «Девочки, как же вы будете? Война, а вы беременные». Они говорят: «Бабушка, мой прислал письмо, чтобы привёз он меня… согласна ли я рожать дома у него». Может, они их повезли домой? Уехали – даже не слышали. Мне скучно стало. Я с ними хоть поболтаю. Мальчик молодой на кухне был повар. Ох, я бы сейчас с этим мальчиком! А я на Жукова позарилась. Но я тогда не знала – солдат и солдат. Хотя у него фуражка была совсем другая, наган, сумочка, в сапогах, а эти в ботиках все.

В 43-м году немцев отогнали, и пошли они без остановки. И нас на место вернули. У нас ничего не разрушено, бомбы к нам не попали. А у некоторых прям дом сгорел – зажигательная бомба упала. Зарываем мы сундук, а мать моя добрая и говорит: «Может, не надо?» А воровали.

Наши солдаты тоже были хороши – два мешка ржи украли. Нас вывезли за 30 км от фронта, эвакуировали. Это было село Калабино. Мы домой ехали, они встретились с нами и говорят: «Давай мы вас довезем на лошадях домой». Отец и мать согласились. Они говорят: «Дядь, давай, клади вещи, поедем. Я вас отвезу». Двое их было. Ох, я б им сейчас глаза выколола за это! И вынесли два мешка ржи на сани… Пошли за сундуком, вышли – а их нету. Папа сказал – как-нибудь проживём. Вот какие наши были.

Выжили мы. У нас корова была, молоко, кашу варили. В 43-м году отца на фронт забрали. Не вернулся, погиб. Сказали «похоронен» и всё. Мать плакала, а я кричала, охрипла – по отцу кричала. Могила отца очень далеко, в Старом Осколе. Мама старая – куда мы поедем? Война кончилась и нам похоронная пришла. Дюже мне жалко было отца. Трое маленьких осталось, остальные были взрослые. Больше на фронте никого не было. Мне лет тринадцать было. Я два класса окончила только. Школу разбомбили, учителей не было, учить некого, ходить не в чем.

Братья после войны умерли. Маленький, с 36-го, этот умер – выпил. Он женатый был. Поужинали, выпили. Жена сидит, носки ему чинит, он говорит: «Ой, Тамара, что-то мне плохо, дай-ка я выйду». Вышел, упал и парализовало. Может, инсульт. Мы ездили его хоронить. Он работал – лес пилили, шпалы делали. Хорошо зарабатывал, детей не было.

А у другого брата, который с 19-го года, шесть человек детей. Он сидел за столом, ужинал и умер. Наверно, сердце. Я его вообще не знаю. Он к нам не приезжал. Девушка заходила к нам, вязала на печи, и мама говорит: «Вот наша сноха». Мать шутила, а он думал – правда. И вот мать печет блины, а он на печке сидит и говорит: «Мам, ты знаешь, пойдем свататься?» А мать говорит: «Куда свататься? У нас бедность». И мать как давай его по спине! Он говорит: «Мам, сроду больше ты меня никогда не увидишь». И завербовался и уехал. Когда мама умерла, телеграмму давали, он не приехал хоронить.

Жили мы бедно: «Мам, зачем столько нарожала?» Мама говорила: «Вот выходите замуж – будьте умные».
Сёстры все замуж повышли. У всех всё хорошо сложилось. Одна за лейтенанта замуж вышла. Он попал в плен к немцам, они ему звезду вырезали на спине. А продал его мальчик. Спросили, кто у вас тут начальник? Тот говорит: «Вон, лейтенант». Положили его в подвал цементовый, у него воспаление легких получилось. Он пожил-пожил и умер. Наши не стали его лечить, говорят «предатель – попал в плен к немцам». А он не успел даже погоны сорвать. Он приехал когда, шесть литров топленого сала попил, но не вылечился.

Другие сестры так в колхозе и жили, пока не умерли. Одна вышла за хромого. Война побила ребят. В деревне слепой и тот воображал: «эта не такая, та не такая…»

Я мало работала – устала на полях, уехала оттуда. Буду я там сидеть в колхозе! Сюда приехала на шахту, тут мои сестры двое были. Я два года отработала на шахте. 25 вагончиков бетонных на электровозе, привезем на прокид, я их сыплю, эти вагоны… Два года я так отработала, а потом меня сократили – шахту закрыли.

А я замуж вышла.
У меня жених был московский, Лапшин Вася. Встретила его в общежитии, я тогда в общежитии работала техничкой, в Красинцах. А он москвич был, в тюрьме сидел (наган где-то взял, за наган дали три года). Его тётка воспитывала. И тётка сказала: «Бери москвичку! Шахтёрку не бери». Так он мне признался. И меня не взял, от меня бежал.

Один мальчик, дружила я, Васей звать. Уехала я руку разрезать. Неделю не была, вернулась, а он женился. Он говорит: «Давай я её брошу – ты пойдёшь за меня?» Вот так. Я не пошла. Он мужик, а я девочка была. Я боялась как огня, мне мать строго настрого приказала: «Гляди, домой не являйся!»

А я другого нашла. Хороший мне попался. Афанасий. Я поехала к брату работать, а Афанасий приехал из деревни и у брата жил. Я выхожу на улицу, он меня хватает, говорит: «Я завтра свататься приду!» Прям сразу! А я его не любила, по совести сказать, но думаю, кто меня возьмет? У меня нога попала в лебёдку, я же хромаю. Я говорю: «Я хромаю!» А он: «Заживет!»

Прожили мы сколько с ним, поехали в отпуск. А у него невеста была в деревне – мать её не взяла. Пошли на улицу. Он подводит меня и говорит: «Познакомься с моей Марусей. Кобель я». Она говорит: «Маруся». Я говорю: «Ксюша». И мы уехали и всё, крышка! Пятьдесят лет отжила я с ним. Марусю мне жалко было – может, она любила его. Он потом в отпуск сходил, сказал – Маруся замуж вышла. А мне хоть бы что, вышла и вышла. Я не серчала на него за девку за эту.
С мужем у нас был поросёнок, куры, утки. Хозяйство было. 19 курей, яица ела как картошку. Я же почти не умела, а он всё умел делать, он мне подсказывал. Хотели сыну машину купить. А сын мой в Хабаровске служил, по контракту, прапорщиком. Пишет мне: «Мама, я машину хочу купить. Собирай там деньги». Ну мы ему собирали. Набрали, а 90-й год-то, они у нас все пропали. Восемь с половиной тысяч он получил за них.

Муж мой хороший был, обижаться не хочу. От сердца умер. Мы сидели на койке, я сидела, дочка и он. Он прям повалился и умер. Он мне говорит: «Ты не плохо за мной прожила». А я такая была холодная… Но он не гонял, ничего, денежку всю приносил. Шахтером он работал, 33 года. Квартиру не получил. 3 февраля помер, а 13 мая у нас золотая свадьба должна быть. Я готовилась! Самогонки нагнала. Он говорил: «Гони больше! Народу будет много!» Сын мне хотел золотое кольцо купить. Говорит: «Папа тебе не купил, а я куплю!» Денег-то не было. Я сама ему покупала рубаху, жениху своему.

Я привыкла к нему. Мне стало жалко, куда уж он, он заболел у меня, парализовало его три раза. Он когда умирать стал, говорит сыну: «Не подпускай к дому никого!» Он знал, что я почетная была, он знал, что я выйду. Он только умер, год прошел – я хотела выйти. Правда, грешница, хотела. Одному меня посоветовали, мол, баба хорошая. Из-за квартиры я хотела.

Я семь лет не рожала, в тридцать один год родила. Тётя меня наругала: «Будешь одна!» Оказалось – хуже. Сын был вчера у меня. Сноха не берёт – не хочет за мной ходить. У меня рука и нога парализованы. А сын сперва прапорщиком служил, потом приехал – на заводе работал. Техником сейчас работает, 6 тысяч получает. В Москве работал много годов, чтоб подработать – девок-то надо учить. У него две дочки. Одна тоже за офицера вышла, а другая работает инженером по компьютеру. И правнучки – одной третий годик, а другая два месяца.

Но внучки не навещают. Сын своих заставляет: «Идите к бабушке, идите к бабушке!» – а они маму слушают. Сперва приходили. А мне долго что ли? Немножко бы побыли да и всё. Да и ехать из города что тут…

А раньше я в трех километрах отсюда жила, у меня дом был. Сейчас он разрушен – дверь сломали, окна побили… Я же не могу там жить. А дочь мне сказала: «Ма, я не буду за тобой ходить». Вот я взяла и уехала. И с этого удара меня парализовало. У меня было десять тысяч денег, я положила на книжку на сына. Она узнала: «Почему не на меня?» А я на неё не стала класть, говорю: «Пропьете». Она говорит: «Вот у тебя сын, вот иди с сыном и живи!». Прощения не просила. Может, если б не эти десять тысяч, дочка бы жила бы со мной, ходила. А потом умерла она. Сердце схватило. Она медсестрой работала в травме тут в городе.
Я двух девочек её воспитывала. Две внучки. Воспитала, замуж отдала их. А у них квартиры нету, жить негде. Так бы меня внучка взяла бы. Она живет у неродного отца. Он на стройке работал – на двухкомнатную заработал. С трех лет она с ним живет. Он приходит пьяный, приводит баб – как меня взять туда? Он-то говорит: «Бери бабушку, бери!» – а как меня брать? Он с пятого этажа меня бросит.

Вообще была бы у меня квартира – я б жила. Нянечку наняла бы и жила. Да и внучка со мной бы жила. Ей сейчас 36. Может, она и замуж вышла. Она работает на компьютере на почте. Мужик у нее какой-то чудной был, она взяла его бросила. Развелась с ним. В армию она его проводила, он пришел, она родила, а он говорит: «Ребенок не мой». За это и разошлись. Взять кровь – денег много. Она и обиделась. И он согласен. Сын её сейчас – семнадцатый год, в армию скоро пойдет. Хорошо учится. Вот кто ко мне ходил. Ездил на мопеде сюда. Сейчас не ездит – учится в Москве. На компьютере будет механик. Сейчас отучится и в армию. На пятерки учится. Я ему каждый месяц по тысяче рублей. Он, бывало, приедет ко мне, я дам ему что-нибудь – не берёт! Я говорю: «Ты до армии не женись!». Он говорит, если попадется хорошая девушка – тогда. Не знаю, курит он или нет. Вот 30 мая ему было 17 годов. Так он ростом ничего, хороший. На меня он не похож. Он на отца похож, а отец говорит «это не мой».

Одна внучка хорошо живет, в Липецкой области. Ей 18, а мужу 28 было. Он как увидал ее, говорит: «Никого мне не надо!» Приехал ко мне свататься.

Вот какую жизнь я прожила. Я как-то шла, гроза началась, 25 км под грозой. И дорогу не знала, куда мне идти не знаю. Вот шла-шла и вышла к своей деревне. Я говорю: «Если жива буду – 100 лет буду жить!» Вот так обрекла. Ещё двадцать лет жить. Уже одиннадцать лет я здесь. Мне на шахте грамоту дали в 52-м году. А как меня парализовало, нас все бросили. Сколько у меня документов-то.. ветеран труда. Сейчас мне медаль дали, наградили. И удостоверение мне дали. И всё у меня есть. А я в доме престарелых.