Родилась я 9 августа 1927 года. У нас было 7 детей. Сначала двое маленьких умерли, потом четверо нас осталось, а потом двое — брат и я. Работали на своих полях, сеяли, пахали, около дома картошку копали. А когда мне было 14 лет, началась война. Нас, детей, забрали и увезли в Киров, Челябинск, мы там танки делали на военном заводе. Я 1927 года, а в 1941-ом, 21 января нас привели на завод. Делали моторы, а я делала «шатун» — шпильки. Нарезали резьбу на эти шпильки. А мужчины эти шпильки закручивали, всё вручную. А потом тракторы стали делать — после войны. Я осталась на заводе, замуж вышла, и пошло-поехало.

Нам дали общежитие: на третьем этаже — девочки, на первом — стирка-сушка. У нас были двухэтажные койки железные, жили в одной комнате. Я помню, как кормили: суп пшенный, каша пшенная. Иногда давали талончик на дополнительное питание, там была китайская тушенка с кашей. Работали мы по 12 часов. Ещё у нас был свой клуб, приходил баянист, и мы танцевали. И фокстроты, и вальсы да краковяки разные.

А одевались… Нам давали наждачную бумагу — знаете, что это такое? Такая плотная ткань и на ней как песок. Мы брали домой, проносили куски, шили юбки. Она и теперь есть, такая ткань, когда надо почистить что-то. Шили юбочки-плиссировки. Материал выстираешь, и вся наждачка смоется, и получается ткань как бязь. А вот кофты я не знаю, из чего мы шили. Они были или белые, или розовые. Розовые — это когда добавляли марганцовку.  Или краска продавалась красная, мы её немножко клали и делали розовые. А зимой давали белые фуфайки, мы покупали черную краску, разводили и красили. И серые валенки давали. Вот так и ходили.

А сестра моя осталась в деревне, когда немцы пришли. Брат на фронте был. А еще два брата — 1929 и 1936 года — с мамой где-то были на Смоленщине. Один раз заблудились они, их еле нашли. Ходили они — ходили, собирали то кусок хлеба, то половинку картошечки, дошли до какой-то станции, от деревни километров 25, это мама потом рассказывала, и один военный их узнал, написали им записку, солдаты дали хлеба с маслом и отправили их обратно на машине.

При немцах они работали как обычно, на своих огородах, немцы их не трогали. Только один полицай что-то сказал про одну женщину, и ее повесили. А больше ничего не было.

Помню, как мы узнали, что война закончилась. В 4 часа утра проходит комендант по цехам, у нас был сотый цех, и в каждом комендант объявлял: «Бросайте работать, война кончилась!». А утром — собрание. Распустили нас домой. Бежали, как дуры маленькие, от радости.

До войны я 5 классов не кончила, так и работала, то там, то тут — то в столовой, а когда на севере жили, то уборщицей. Приезжала домой к родным.

Жених у меня был один, но не буду рассказывать. Когда лежу, все время его вспоминаю. А замуж вышла, да за другого. Так сложилось. Жили — ничего, двое детей, дочь в Вязьме, сын — в Клину.