А потом еще чем он занимался? В деревне купил сад. И вот я берегу этот сад, а потом ночью бегают сторожа. А потом уже и продаем.

Люди отца уважали. Придет в магазин, так кричат: «Иван Кириллович, иди сюда, без очереди!» Потому что, рассказывал он мне, мы занимались сельским хозяйством, и было зерна много. Так он зерна мешок сложит один, другой, и соседям разнесет. Потому что они были кругом бедные.
А четыре дома были только богатые. Вот мой отец и еще три. Богатые, потому что трудились мы день и ночь. Он строгий был. Как сказал – так и делай. Бывало, и боялась я его даже. Очень строгий. Так и надо было. Все пошли по правильному пути. Я – учительница, другая – учительница, третий брат в коммунальном отделе работал в Одессе, четвертая – врач.

Уже все умерли. А я самая младшая. Нет, после меня еще был брат, в Одессе умер. Лёгкие у него заболели, он пошел к врачу. И врач сказал: «Вам пожить осталось 2 года, умрёте». Поехал в Ленинград, в поликлинику, там сестра моя жила. Сходил, ему сказали – вам жить только один месяц. Рак легких. И приехал – как раз один месяц на Новый год отметил и умер. О, как совпало.

Сестра старшая в детстве все водила меня за руку, жалела меня. А потом она вышла замуж. У нее появилась девочка. Так всю свою душу она отдавала девочке. Уже все – у ней девочка предел всему. Ну, я уже взрослая, большая была. И сейчас эта девочка живет в Новороссийске. И она мне деньги присылает. Во, видите, какая племянница. Вот на днях я сходила, получила: один раз 200, а потом еще 300 – 500 рублей! А у меня, знаете, зрение падает совсем. Купить лекарство я их берегу.

Война началась, я экзамен сдавала. В институте. И как раз во время экзамена объявили войну. 22 июня ровно в 4 часа. Вот, ну, что ж делать. У людей нет денег, понимаете? А у меня была сестра в Ленинграде и сестра в Одессе. Они мне присылали, у меня были деньги. А им ехать надо домой, студенты. Вот кончились занятия, экзамены кончились, а денег нет. Они меня просят, я раздала эти деньги. Поехала, вещи послала, вещи, книги, все послала. Почтой ничего не пришло. Все пропало. Ну вот так мы и начали. Поехала домой. А там плачут: война. Горе, горе, горе! Сколько мы горевали, бедные.

Немцы же у нас жили. Страшное дело было. Они как приходят и забирают там у нас, в мастерской. Я говорю: «Положите, вы чего берете?» Не понимала. Теперь бы разве я сказала?
Приходят два немца, сестра моя дома, замужняя, но она у нас жила, и мать моя дома. Приходят два немца: «шлафен, шлафен!» мать с сестрой не понимают, и так, их чтобы задобрить: «Садитесь чай пить». А я поняла немецкий, что такое «шлафен» – «спать». Я и кричу: «Не разговаривайте с ними, они спать зовут». Они скорей: «Ой, пан, пан, у нас сейчас паны придут». Чтобы выгнать.
А перед тем, как немцу прийти, они обстреливали крышу. А у нас был окоп в огороде, под деревьями. И мы в окоп пряталися. Ой, немцы горя наделали! Они забирали коров, свиней, люди заливали свиней калом, чтобы не брали. Брали все равно. Телят еще отбирали. Немцы – горе.

Такая история была с этой войной. Столько намучилися, Боже мой! У нас тут во время войны жил полковник Симоненко. Он в зале жил, я жила там, за стенкой в спальне. Вот. И что же он, куда-то уезжает. Мы не спрашиваем, я не спрашиваю, какое дело. А он ездил партизан убивать. Он немец был, предатель у немцев. Русский предатель у немцев. Немцам служил. Убивал. И несколько раз: «Еду на охоту». На какую охоту? После мы узнали, что он уезжал русских убивать. Партизан. Украинец, полковник Симоненко. А потом уже когда война вот кончилась, нам прислали письма: скажите, чем занимался Симоненко. Откуда же мы знали? Мы же не знали. «Поеду на охоту», а куда на охоту, – черт его знает. А потом он был связан с такими же предателями. Одна приезжала к нам, но не у нас жила. Андрей у ней был предатель такой же, и она. И вот понимаете что, бал сделали у нас в доме. И Симоненко этот, полковник, любил эту… И вот, стрелялися с пистолета. Ладно, что я была за стенкой.

А потом, значит, как война кончается, мы попряталися в лес. Не в лес, а на луг. Немцы узнали, что мы там – гнать нас. Пришли: «Детей в Германию повезем». Куда нам деваться? Немцы нас погнали. Мой отец сообразительный был. Наша лошадь была первая, и мы ехали первые. А когда остановились переночевать, то мой отец сообразил – спрятались в гумно. Спряталися там, переночевали, на завтра приходят власовцы. И все, что у нас есть на телеге, все позабрали. А девочка сестрина умерла на дороге. Там ее и похоронили.
А потом опять в лес спряталися. И уже опять кричат: «Немцы!» Ой, горе! Ну, оказывается, не немцы, а русские. Нас освободили. Мы сразу не поехали – дорога была заминирована. Мальчик сестрин взял снарядик и бьет его. Ну, какое-то огнеопасное. А второй мальчик и говорит, что снарядик-то этот его убьет. Отобрал. И забросил. Тот нашел опять, и на кусочки разорвало его. На кусочки. Так его и похоронили. Мальчика лет 12 и девочка лет 5, наверное. Горя много было. Страшное дело, страшное дело.

У меня пять женихов было, я ни за кого – отказывала. Один прислал какое-то письмо из армии, я и не знаю его, стала читать – мать подошла, я застеснялась. Взяла и выбросила письмо, фотографию, всё. Второй – сосед. Спрашивал: «Пойдешь замуж, нет?» Третий – с третьей улицы там, где раньше я воду носила. Тоже пришла тётка спрашивать – нет. Четвертый – познакомилась по дороге. Пришел, ну, подружили – отказала. И пятому отказала.

А приехала сюда, и, стыдно говорить, приходит женщина, работать сюда приехала, и спрашивает: «Ксения Ивановна, можно прийти моему Васе к Вам?» Я говорю: «Ну, пусть приходит». Он только с армии пришел. Потом на второй раз эта женщина приходит и говорит: «Ксения Ивановна, а можно Васе прийти и с Вами расписаться?». Я говорю: «Пусть приходит». Пошли и расписались.
Хороший был муж. Ой, высокий, красивый, блондин. Курчавый, характер добрый. Жалею, очень жалею. Таких мужчин редко бывает. А умер случайно. Уже на пенсии был. Помогал он, делал водопроводы. Пришел домой, лег спать. А потом говорит: «Знаешь, мне плохо очень, сердце у меня болит». Я говорю: «Знаешь, Вася, я сейчас пойду дам телеграмму, племяннику». Племянник был мой в Одессе, а мать его заболела, сестра моя. Просила, чтобы я приехала к ней. Ну, как я брошу его? Я дала телеграмму, чтобы он ехал, племянник этот. Пришла, прилегла. Приходит с деревни Иванович: «Василич, давай выпьем». Ну, давай выпьем. Я говорю: «Не вставай!». Нет, встал. Выпил – готов, сразу. Молодой, он 31-го года рождения, а я 19-го. На 12 лет был моложе. Но хороший был. Судьба моя такая.
Ведь пятерым отказала. А сюда вот приехала – сразу. Судьба моя, правда? Так наверное судьба, что вот много не разговаривала, только «нет, нет».

Ну я была, знаете, такая стремительная, работала. Когда я в школе училась, так помню, учитель говорил: «Мал золотник, но дорог». А когда я уезжала туда, директор совхоза говорит: «Если б все такие были, как Ксения Ивановна, дело б было». Ну, он ушел из совхоза, и совхоз почти распался. Хороший был директор.

Я 10 классов кончила. Потом два института кончила. Один в Вологодской области, а другой в Смоленске. Имени Карла Маркса. Я люблю географию очень, и сейчас бы учила ее, понимаете, да вот слепа. Я взяла у Алексея Геннадьевича (это наш библиотекарь) мировой атлас, хотела просмотреть его. Мелкий шрифт. Я преподавала химию, географию и биологию. Ну, ученики меня уважали: «Любимая наша Ксения Ивановна!» Вот встретили три девочки в Шемячьих меня и говорят: «Ксения Ивановна, а мы ищем, где наша дорогая, добрая учительница. Ну, вот нашли». Уже жили в Одессе, и приехали, и там искали меня. Любили меня ученики. И писали: «Уважаемая, любимая Ксения Ивановна!» Хорошо так встретить, правда? Приехали бабушки, уже внуков имеют, встречаются увидеть меня, шоколадки подарить.

Я люблю поговорить. Я 36 лет говорила с учениками. И вот я Вам скажу: я была в больнице, приносит мне ученик мёду банку. Недавно это было. Три года назад. Я приношу ему плату, а он говорит: «Ксения Ивановна, Вы нас этому не учили, я не возьму». Вот видите, чувство какое. А приехала я туда, где я живу, как услышали, что Ксения Ивановна приехала, идут и кричат: «Пойдемте Ксению Ивановну снимать». Вот какая доброта людей, правда? А встречают – целуют меня. Приятно, что такие ученики добрые.
Вот так я отработала, а теперь тут живу. Я не хочу тут жить, но что тут могу сделать.