Родилась я в 1924 году в Кировской области, в глухой деревне Серино. Отец привез маму туда рожать. Родилась я очень просто. Ни в какой не в больнице, а в бане с повитухой.
До 4 класса мы жили в небольшом селе в Кировской области. Потом, поскольку мне надо было дальше учиться, переехали в другое село, я там училась 5 и 6-й класс. Есть такое в Кировской области село Шурма.
Так как отец жил в рабочем поселке с семьей, меня нужно было устраивать жить в семью к кому-то на квартиру. Я этот 5-6 класс такой озорной была, училась кое-как, кроме математики и истории.
Потом мы переехали семьей в город Вятские поляны, где я окончила 10-летку. В 1937 году в стране были открыты школы-десятилетки. Школа была образцовая. Кто преподавал? Учителя и люди с высшим образованием, которые получили образование при царской власти. Были даже те, кто преподавал в гимназиях, реальных училищах. Мы очень серьезно учились. Я когда приехала, мне нужно было поступить уже в 7 класс. Прошла неделя, отца вызвали в школу и сказали: «Девочке нанимайте репетитора». Идет урок немецкого языка, народ пишет диктант, а я только знаю одну азбуку. Папа говорит: «Я тебе найму репетитора». Я говорю: «Не надо».
Я не знаю, как так, но 7 класс я окончила без репетитора, получила похвальную грамоту. 7-8-9 класс и окончила школу с похвальной грамотой.
Уже в 1939 году страна готовилась воевать, и в школах с 9 класса преподавали военное дело. Изучали устав пехоты, оружие: винтовку, пулемет, топографию и кое-что из военных наук. Тогда школа — это был рассадник образования. После 2 часов дня школа не закрывалась до 8 часов вечера. Работал вовсю физкультурный зал, мы там занимались… Был у нас прекрасный преподаватель — Масленников Георгий Иванович, он погиб на втором месяце войны. Там были физкультурные кружки, устраивались соревнования. В стране было такое мероприятие — готовились к войне, надо было получить 3 значка: ГТО, «Ворошиловский стрелок», «Санитарная служба и химическая оборона». Эти три значка надо было заработать. Мы сдавали на них экзамены.

Короче говоря, я закончила школу — 1941 год. Разряд по стрельбе, разряд по лыжам. Я с 9 класса без конца была внештатным инструктором нашего ОСОАВИАХИМа. ОСОАВИАХИМ готовил еще кроме своей работы допризывников в армию. Мне было поручено готовить мальчишек по стрельбе. Я у них занималась стрелковым делом, и они мне сдавали стрельбу. Мне уже это было положено.

Было у нас в ОСОАВИАХИМе 5 малокалиберных винтовок, и мне доверяли их настраивать. Я вообще была ас в этом отношении. Короче говоря, заканчиваю 9 класс, вызывают меня в горком комсомола, говорят: «Ты знаешь, мы посмотрели, ты будешь работать в пионерском лагере военруком (а мне 16 лет)». Я говорю: «Да я молоденькая». Говорят: «Ничего».

И вот на другой стороне Вятки, за 5 километров от города, там природа у нас замечательная, на другой стороне затона был лагерь — 150 человек ребят. В первую же неделю я собрала ребят, которые хотели получить значок «Ворошиловский стрелок», я обязана была их научить, и мы пошли тренироваться. Учить винтовку. Идем. Все парни за мной. Смотрю — огромный гвоздь, на нем сидит ворона. «Тетя Нина, а вы убьете ворону?» Я из малокалиберки сумела в нее попасть. Я хорошо стреляла. У меня был такой авторитет, что весь лагерь меня носил на руках. Как это, я из малокалиберки сразу ворону пришибла. Тогда все мальчишки грезили войной.

У нас был начальником лагеря какой-то военный, который по ранению пришел с Халхин-Гола. Это вы знаете, что такое? Японцы все время беспокоили нашу советскую границу, и там был военный инцидент при Халкин-Голе… Жуков оттуда стал знаменитым… Разгромили части армии и японцев не пустили. Война там была…
Начальник лагеря пришел оттуда раненый и с палочкой. В общем, через три недели наших там тренировок, он говорит: «Знаешь что? Я подумал… меня завтра вызывают в военкомат. Ты хоть недельку за меня побудешь?» — «Хорошо».
И эта неделька превратилась в 2.5 месяца, я – после 9 класса! — была начальником пионерского лагеря. Как мы жили? Мы жили, как самые настоящие туристы: деревянные домишки, у ребенка матрас, набитый сеном-соломой, одеяло и все почти босиком. В общем, жили мы как… Столовая была — огромный стол под навесом: одна смена поест, другая смена поест. Кто начальником лагеря был? Я, старший пионервожатый, завхоз и повариха. И еще 2 пионервожатых. Все наше начальство. И еще медсестра должна была быть — у меня был медбрат, студент какого-то техникума. Вот так мы занимались ребятишками. Рядом вода, буквально на берегу реки жили. Какая там техника безопасности? Все в порядке вещей. Но одного мальчишку пришлось спасать, он у меня тонуть начал.

Вот так я три месяца благополучно отработала в этом пионерском лагере.

1941 год. Я уже свои документы, чтобы получить высшее образование, послала в Москву. Был такой, он, по-моему, до сих пор существует, Московский технологический авиационный институт. В 9 классе я начала с этим институтом переписываться, и мне оттуда стали ежедневно присылать газеты этого института «Авиационный технолог». Вы представляете мое состояние? Я иду в школе по коридору, нос кверху, а у меня подмышкой газета «Авиационный технолог». Кончила в 1941 году школу, уже 6 парней у нас забрали в военное училище, мы еще не знали, что будет война.

Потом объявили 22-го июня о начале войны. Чтобы вы знали, что творилось в военкомате! Два дня от добровольцев стояла двойная охрана. Это я сама свидетель. В 3 часа дня нам объявили. Поздно нам объявили. Я бегу к своей подруге: «Аллочка, а что мы с тобой теряемся? Мы за что значки получили? Пошли в военкомат». Мы туда не могли попасть.
В конце концов, мы туда все-таки попали. На меня посмотрел военком и говорит: «Налево кругом марш, когда надо — позовем». Нас не приняли.

Это было воскресенье… У нас весь город уехал на гулянку. У нас река течет. Городишко небольшой, вроде Ивантеевки. Огромный берег. У берега долина и там начинаются поля. В городе объявили массовку — гулянку за городом. Июнь. Вы представляете, что такое луга заливные? Это сад роскошный. Объявили гулянку, а у меня денег не было, и я на эту гулянку не попала. Мы жили очень бедно, мама у меня была очень строгая женщина.
У нас радио было в черных тарелках, репродуктор. Включаю — Молотов выступает, говорит о том, что началась война. Я схватила свой комсомольский билет, понеслась к подруге, и мы вечером пошли записываться в армию. Прихожу домой — мать вся в слезах, чего-то стряпает, говорит: «Нина, тебе повестка». Я же была активистом в городе.

В час ночи в клубе шпульно-катушечной фабрики должно было пройти собрание партийно-комсомольского актива. Иду в час ночи, стоят 2 мужчины с винтовками, с повязками. Зал был человек на 300. Гробовая тишина. Выступает секретарь города, горкома. Сказал, что началась война, по всей границе от Черного моря до Баренцева масса убитых, бомбят с утра до вечера наши города.
Мать у меня гражданскую пережила, она решила, что сейчас меня заберут и отправят на фронт. Но все обошлось. Я пришла, все нормально. К обеду опять бежит посыльный: «Нина, зайди в горком». Прихожу: «Ты знаешь, завтра у нас товарищ партийный едет в 2 деревни, смотреть, проверять наличие партийных взносов и работу партийных и комсомольских организаций. Ты с ним поедешь». Дали нам лошадь с телегой. Мужчина молодой, не помню, как его зовут, и мы около недели в нескольких городах проверяли работу комсомольских и партийных организаций. Спали мы с ним на сеновале, он в одном углу, я в другом. Я же девчонка, а он мужчина. Мы не знали о том, что мужчина меня может чем-то обидеть. У нас этого не было. Было очень строго.
Я нагляделась, как провожали в армию. Вечером идет гулянка, гармошка заливается, народ пьет, гуляет, пляшет, а утром на телеге везут мертвецки пьяного призывника, а за ним идут родные, как похоронная процессия. Помню, их везли в наш город, там грузили на баржу и везли вверх по течению. Около Кирова был какой-то военный пункт, там распределяли в армию. Одну партию загружали на баржу, родственники плакали, баржа перевернулась — хорошо, что никто не утонул. Это было мое первое впечатление.

В июле 1941 года к нам приехала часть загорского завода вместе с персоналом и во главе с конструктором Шпагиным. И у нас в городе на базе шпульно-катушечной фабрики был организован военный завод, где выпускали всю войну автоматы ППШ. Мать у меня там работала. Я прекрасно знала всех дочерей его. Этот автомат, как и автомат Калашникова, был страшно прост и гениален. И весил всего-навсего 5 килограммов.

К августу месяцу в городе остались только невоенноспособные мужчины. Тяжело было.

Приходит мне извещение, что я принята в институт, но в городе Казани. «В городе Казани есть авиационный институт, ваши документы там». И в августе месяце я поехала уже учиться. Проучились мы ровно 3 недели, и нас собирают и говорят, что «первые-вторые курсы закрываются, мы едем на уборку под Казань».

Сентябрь месяц и половину октября мы пшеницу молотили, свеклу убирали, лен дергали, ходили босиком. Питались я не знаю даже чем. В обед приедет женщина на телеге, запряженной лошадью, привезет 2-3 каравая хлеба, нас человек 30, желтые огромные огурцы — и вот весь наш обед. Вот такая история.
Потом вернулась я в Казань. Уже институты не работали, и я кое-как уехала домой. Ехала я домой от Казани до своего городишки 140 км больше суток. За 2 трехлитровые банки огурцов и 2 буханки хлеба, которые я получила на свои карточки (уже карточки были введены), меня сунули в вагон товарный, где ехали семьи тех заводов, которые эвакуировали на Дальний Восток. И я все сутки сидела на корточках. Морозище был… как там люди ехали дальше в этом вагоне, я не знаю.

В общем, доехала я до дома, немного очухалась и пошла в горком комсомола. Говорю: «Меня в армию не берут (мне еще 18 не было), помогите устроиться». И в феврале-марте 42-го меня отправили в неполную среднюю школу. Я преподавала физику и немецкий. Представляете? Какие были хорошие ребята, если бы вы знали. Маленький рабочий поселок, а вокруг деревни. И в поселок народ был собран. Они меня слушали, разинув рот. С 7 классом, с 6 я мучилась. Потому что до меня преподавала какая-то женщина молодая, ее потом в армию забрали, которая учила немецкий язык заочно, а я когда пришла в среднюю школу, у нас классным руководителем была преподаватель немецкого языка Эльза Исааковна Хейфиц (Царствие ей Небесное). Она была рижанка, она там выросла, еврейка. Она нам преподавала немецкий язык в 7-8-9-10 классе… Был учебник «Грамматика немецкого языка», мы очень тщательно учили грамматику. Один раз в неделю у нас был день немецкого языка. Она приходила на большую перемену, бросала свой портфель… она маленькая была, аккуратненькая женщина… Садилась за стол — и попробуй пикнуть по-русски, тут же за это она ставила неуд, как говорится. Мы должны были между собой разговаривать только на немецком языке.

Когда закончила десятилетку и приехала в Казанский институт, там мы были группами… Тоже изучали немецкий язык, потому что вся научная библиотека была только на немецком языке. Потому что Германия была тогда с очень развитой промышленностью.
Общий предмет читают тебе в аудитории, там допустим технология металлов… а спецуроки, как немецкий, по группам. Собрали нашу группу. Преподаватель сидит, проверяет, кто как знает немецкий язык.
Преподаватель меня вызвала к доске, дала мне 2 предложения, которые соединяются союзом «и»… как называются? Вспомните. Простое предложение и сложное предложение. «Загремел гром, и из тучек посыпался дождь»… это считается сложное предложение… Вот которое выражает два разных действия. Она дала мне большое предложение: «Разберитесь». Ну конечно, я каждое слово — рассказала все на немецком языке, какой предмет… все, что нужно… Она меня спрашивает: «А вы откуда знаете немецкий язык? Вы москвичка?» Я говорю: «Нет, я вятская». — «Что, с репетитором учились?» А я даже не знала слова репетитор. Я говорю: «Понятия не имею». Она говорит: «Я вас от немецкого освобождаю. К сессии только отметку сделаю, что вы у меня учились. Вам у меня делать нечего. Только не забывайте, тренируйтесь с немецким языком».
Вот так хорошо я знала немецкий язык. Вот как нас хорошо учили, не говоря уже о физике, о математике и прочем. Знания давали чудесно. Недаром из нашей школы кто у нас поступал в институт, никого не отчисляли. Хватало знаний.
У нас в школе был лично представитель с военно-морского училища имени Фрунзе. Он приезжал к нам и присматривался, кого из ребят к себе взять. Нравились наши знания.

В марте я ухожу работать в школу, а в сентябре нас призвали в армию, девчонок. Я попала на Карельский фронт. Помню, приехали вечером, нас выстроили… Нас человек 30 было девчонок. Два командира вышли: «Березкина, два шага вперед». У меня девичья фамилия была Березкина. Он говорит: «А вот вы пройдите в дом, найдите 5 комнату и там с вами поговорят». Он по спискам посмотрел. Прихожу, там сидит мужчина, по-моему, это был Андропов. Он секретарем сначала был. Говорит: «Вы знаете, я посмотрел списки, вы, оказывается, преподаватель, а нам так нужны преподаватели. Мы вам дадим школу, и вы поедете преподавать». Я на него посмотрела и сказала: «Вы меня можете прямо сейчас расстрелять, преподавать я никуда не поеду. Видите, у меня лыжный костюм и кофточка. На мне больше ничего нет. А как я там жить буду?» Короче, он махнул рукой, и я ушла.

И попали мы в санитарный поезд. Нас трое так попало. Взяли мою подружку Лену Дядькину, меня и там еще одна Люба была, фамилию я не помню. Попали мы в специальный поезд. Поезд должен был обслуживать и обрабатывать солдат, которые были ранены в газовую атаку. Газовой атаки не было. Этот поезд поставили в городе Беломорске (мы туда приехали) в тупик, и мы обрабатывали маршевые роты. Убивали вшей. Придет эшелон — тысячи три солдат, представляете, 50 человек заходят, раздеваем, моем, переодеваем во все чистое и дальше. Железнодорожный вокзал был почти закрыт, и там работала санитарная комиссия. Когда военным выдавали санитарный билет, или куда-то отправляли, их проверяли на чистоту. Если он оказывался зараженным, он приходил к нам, и мы его обрабатывали. Ой, сколько же я видела мужчин… миллион, наверное. Вот такая история. Но прошло…

Чем мы занимались? Рядышком стояли два бронепоезда. Там ребята приходили, встречались, все-таки мы с кем-то дружили. Но как, 24 часа отработаешь, до сих пор мокрый, не спавший, не до этого было… Но они нас приглашали на торжественные вечера. 7 ноября мы у них встречали. Потом я к ним приходила играть в волейбол. В школе я была капитаном волейбольной команды и часто туда приходила играть в волейбол.
Потом как-то утром вызывает меня начальник поезда. А мы жили в купированном вагоне, купе на 4 человека. Мы жили: я, моя приятельница Лена и 2 женщины — одна артистка театра Советской Армии, другая чистокровная гречанка. У нее муж был в армии, и она работала тоже санитаркой. Вызывает меня начальник и говорит: «Сейчас приедет автобус, едешь в санитарное управление. Там офицер заболел, может, ты его заменишь».
Приказ есть приказ. Я попала в Санитарное управление штаба Карельского фронта, в оперативный отдел. Так как я работала до войны перед школой 2 месяца в маленькой топографической комиссии… Тогда комиссия приехала из Москвы и они замеряли нашу местность, готовили топографические карты, которых не было. И я всю эту штуку знала. Когда я это рассказала, мне тут же карты доверили. Я хорошо рисовала.
А потом перебросили Дальний Восток. Сначала на Байкале жили около года, а потом в Улан-Удэ. Занималась я обыкновенной писарской работой. Мы заменяли офицеров, которые делали военное дело.
45 год, сентябрь. Я прихожу опять к начальнику отдела. Говорю: «Александр Федорович…» Был у нас такой полковник Александр Федорович. «Когда домой меня отпустите, я учиться собираюсь». — «О, я забыл тебе сказать, вчера назначили комиссию по демобилизации офицерского состава Забайкальского военного округа. Ты в комиссии. Ничего, грамотная, разберешься». И вот мы там — 3 офицера и я — занимались тем, что смотрели личные дела офицеров. У нас специальная анкета была, и в эту анкету мы заполняли ему данные. Может он служить в армии или не может. Я там сидела целый день.
Чем мы занимались, когда начальство уезжало? Мы там занимались — готовились, ребята поступали в академию, а я в институт. Достали 3 задачника — по математике, по физике, по химии — и в течение года мы все прорешали. А потом в конце концов меня все-таки отправили домой.

А как война закончилась? 1 мая 1945 года по тревоге нас подняли. Мы поехали на Дальний Восток. Ехали мы дней 10-12. И где-то около Свердловска объявили, что кончилась война. Все вышли из вагонов, покричали «ура», и на этом все дело кончилось.
Нас было 19 девчонок в поезде собрано, у нас был такой капитан Каменецкий, еврей. Он нас ни на шаг не отпускал. Почему? Мы же едем, останавливаемся. Рядом 3-4 эшелона идут с Запада, танки, артиллерия. Тьма солдат. Нас не отпускали ни на шаг, потому что хулиганили будь здоров.
А как я ехала… Шел эшелон, вез какую-то противовоздушную дивизию, и у них на платформе стояли пушки. А пушки — они же у них с сиденьями. Я подойду к часовому, скажу: «Ты меня не видел». Залезу на эту пушку и еду, любуюсь Россией. Для меня это было такое удовольствие. Вот представляете: солнце яркое светит, степь вся укрыта ковылем, и этот ковыль шевелится, как море. Такая красота.
Приехали мы на Дальний Восток. Что вам рассказать, на Байкале надо побывать. Для меня это в порядке вещей. Я выросла на Вятке, была не хуже лягушки. Для меня вода была не проблема. Я прекрасно плавала, ныряла, все было при мне. В Байкале я купалась несколько раз. Вы знаете, войдешь до шеи — и все ноготки у тебя на ноге видно. Выпили стакан воды байкальской — будете пить, пока не одуреете. Вот было что-то… Я не люблю пить, но выпью воды и мне еще хочется. Вообще эта вода считаете самой уникальной в мире. Это какая-то расщелина, земля когда-то раскололась. Самое интересное: где-то на Урале есть озеро, в котором вода байкальская. Где-то под землей у нас есть подземные реки, дошло до Урала.

Что вам говорить про Улан-Удэ? В 8 часов я уходила на работу. В 7-8 меня уже везли… Там в 8 часов весь город закрывался на замки. Там же много тюрем и там много преступлений.
Соседи у меня оказались чудесные. В городе 4 района. Сосед был мэром одного района. У него теща — чистокровная немка. Она приехала из Германии, должна была выйти замуж, денег не было. В Германии был такой порядок, что если сходятся люди, то у них должен был быть какой-то запас денег, на что они будут жить. И они с женихом договорились. Он подрабатывает. А она поехала в Россию работать гувернанткой и попала в Верхнеудинск. Но ей же 17 лет. И через год она вышла там замуж и там осталась. Это у меня была такая хорошая приятельница…

Нина Ильинична демобилизовалась в августе 1946-го из Забайкальского военного округа. Она награждена орденом Отечественной войны I степени, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За победу над Японией».

В Ивантеевку Московской области Нина Ильинична приехала в 1947 году. Работала на Литейном заводе, без отрыва от производства окончив вуз, затем — на Опытном заводе НИИ ТСХМ. Два созыва была депутатом горсовета. В 1979-м, будучи главным метрологом завода, ушла на пенсию. Впоследствии шесть лет работала геодезистом в отделе главного архитектора города. Несколько лет, уже на заслуженном отдыхе, была членом президиума Совета ветеранов города…
В Ивантеевке Нина Ильинична встретила свою вторую половину: Сергей Андреевич Лифанцев (1924–2001), уроженец Новосёлок, тоже прошёл Великую Отечественную, служил в морской авиации. Вместе супруги прожили 52 года, вырастили двух сыновей. Нина Ильинична уже не только бабушка, но и прабабушка со стажем. «Мне не стыдно за прожитую жизнь», — говорит она и отмечает, что гордится поколением, к которому принадлежит, гордится тем, что тоже внесла лепту в дело Победы.