Мать с отцом уже старенькие были, они не могли уже работать, а мы, подростки, заместо мужиков пахали, урожай собирали, посадку сдавали, фронт кормили. Сами голодовали, конечно, — вот так и прожили. Я всю войну проработала, поэтому наградили. По полям работали, с утра до утра, до вечера работали, чуть ноги притащишь — как же, походи-ка по полям.
Я после войны всем работала. И на стройке работала. Я сейчас могу и пощекотурить, и плитку, и печку сложить. Ну, последнее время была в ресторане — кухонной. Работу я всю знаю, тяжёлую и грязную. Мы дома строили, элеваторы. Была я мотористкой даже — бетон мешала. Там бетономешалка — всякого не поставишь-то, кто работу не понимает. Надо смешать такой раствор, чтобы он насыщенный был. Вот у меня уж брака не было, я на этот счёт внимательная. А у некоторых было.
Какое там гулянье, намучаешься за день — еле до постели! Какое гулянье — не видали детства! Ну а после войны я в 1947-м вышла замуж. Да, рано, в 19 лет. Не до посиделок было, конечно. Ну, потом пошла своя семья, вот так жизнь и прошла — в труде всё.
А вот как я с мужем познакомилась: пришёл он с войны инвалид, на улице встретились. А раньше как: только познакомились — сразу иди в ЗАГС жениться. Да и не мог он за мной ухаживать — он же инвалид первой группы. У него покривлённый позвоночник, деформация грудной клетки — он тяжёлое не мог поднять, по мелочи помогал. Там, яблоки пересортировать… Ему досталось сильно, но он не пил. Тощенькой был голуб. Дак он мне всё «спасибо» говорил. «Я ради тебя, — говорит, — только и живу, не то давно бы помер». А свадьбу никак вообще не справляли, потому что 1947-й год был голодный. Зато Золотую свадьбу нам сыграли хорошо: дети, внуки — все приехали. 59 лет мы с ним прожили, маленько ещё — год — не прожили до 60. Муж умер, 83 ему было.
Трое у нас детей с мужем, все мальчики. Вот девочку-то нам хотелось, да не было. Как мы всё успевали? Да у меня дети помогали. У меня сыновья не как нынешняя молодёжь бегает. Я вырастила детей непьющими и некурящими. И маму мы держали дома. Сейчас-то мам не держат. А ведь мы раньше-то маму-то не выкидывали в такие-то дома! Ни стариков, ни матерей никто ведь не девал раньше никуда — это сейчас уж мода такая пошла: как старуха, так нам и мешает. Вот так, миленькая моя.
Я как заклятая — всё в работе была. Я по гулянкам не очень-то — некогда мне было ходить. Только труды, труды, труды — больше ничего. Надо троих детей выучить, в школу собрать. Ну а кто же, милая, их будет нянчить? Раз народили, значит, надо мыть, кормить, одевать. Я и в церкву не ходила, потому что мне было некогда: надо к скотине, надо детей управить, надо посмотреть, что у них расхудилось — какая тут церква? Некогда, некогда было. Сам-инвалид [муж], мать-старушка, трое детей, сама шестая. Много мне надо весельства? Я тут в работе тону: всех надо обеспечить — я ведь не сдала никого в детдом! Другие в детдом сдавали, кто и в роддоме оставлял. Детей не надо никуда девать, как бы плохо человеку ни жилось.
Кем я ещё работала? Я даже комендантом была. Вот у меня мужик-то мастером лесозаготовок учился, в Йошкар-Олу ездили — его посылали туда. И вот он в лесах — мастер лесозаготовок. А меня там поставили даже комендантом: туда же народ всякий едет, в вагончиках живут — им надо постели выдать, надо прописать. Потом в район съездить. Их только пропишешь, а они то пропьются, то ещё что-нибудь — надо ехать выписывать. Вот такая тряхомудия.
Очень тяжело было, очень. Вот тогда и стали все из деревеньки убегать… Налоги непосильные были: надо масло сдать, молоко, яйца, шерсть, налог на мясо — ну вообще задушили! При Маленкове полегче стало маленечко. А одёжи-то — детям в магазине труса, чулка не было купить! Пряли кое-чего, из ваты — свяжут, да и ходят. Плохо народ жил, плохо, что тут говорить. Налоги в район сдавали — 12 километров, всё возили и носили на себе. Не было ведь автобусов. Нельзя не сдать — все должны послушные закону быть: какой закон, по такому закону и живи. Налог на бездетность — обязательно. Если после 18 нет детей, то уже облагается налог. Вот зря это делали. Вот какие дурные законы-то были, правда? Вот сейчас говорят: «Ой, как нам плохо!» Как плохо — посмотришь: что уборщица, что директор — все в мехах ходят, и не различишь. Все собраны, как на праздник в церкву раньше не ходили. И все кричат, что плохо живут. Они, вот как мы, горя не видали такого, а им и это плохо…
Вот помер муж — меня сюда и привезли. А у меня ноги уже отнялись, отработала я их. Мне было 37 лет — у меня ноги отключились. Я ещё чуть-чуть ползала — лет 6 на палочке сначала, потом уж и палочка не помогает, потом и в коляску. Вот и страдаю полвека. Обуть-то было нечего, придёшь с работы — ноги красные как у гуся; так это ведь всё откладывается. Если бы не ноги, я бы из дома-то своего и не поехала бы никуда, так бы жила и жила бы в своё удовольствие. А так что — без ног-то мне ни ведра не вынести, ничего. Вот сюда и привезли. Гулять я не выхожу: мне с лесенки не спуститься.
Один сын в Няндоме, ему уже, милая, 60 лет. Один в Горьком. У всех семьи, внуки. Я и прабабушка — уже четыре раза прабабушка. Так вот жизнь и идёт. Письма они не пишут, только звонили мне по телефону. А что толку с того, что я скучаю? Если бы я нужна была, разве я здесь бы была? А раз я здесь, значит, я не нужна.
Титунина Лидия Михайловна умерла 14 июня 2015 г.
Светлая память!