Во время войны тоже в колхозе была, трудились для фронта. А после войны я ушла сюда, в Белев, поступила в швейную мастерскую. Работала не на фабрике, а вот так: вы заказываете — я делаю. Даже шинели шила. А потом частно шила, дома. Все меня знали, заказывали мне что-то. Больше всего платьица шили. Это как во сне теперь.

А женихи, да, до войны еще ушли — офицерами стали. А я все ждала женихов (шутит).

Неинтересно было выходить замуж. Мы знаете, как расписывались? После работы. Зашла за ним, пошли и между делом расписались, потому что война только что была. А потом вместе жить стали. На частной квартире жили (это когда у вас свой дом, а вы впускаете в свободную комнату), он же был участником Отечественной войны, вот и дать нам жилье должны были, а не давали.

Муж писал Сталину насчет квартиры, а оттуда прислали ответ — отказали. Мы потом даже решили строить дом — построили домишко и жили. Тяжело ли при Сталине было жить? Да не очень, при всех одинаково.
Отец мой репрессирован был, мы с мамой жили — трудились, работали. Хлеб, картошку ели — и слава Богу.
Нас у мамы пятеро было: четыре дочери и сын пятый, сын погиб. А, даже шестеро было, самая младшая умерла девочка маленькой еще. Брат на войне умер. А сестры остальные общались раньше, а теперь все поумирали, я одна осталась. Да, все было трудно: хорошего мало видели, видали плохое.
Спрашиваешь, что я такая жизнерадостная тогда? Ну, не знаю. Унывать не приходится и сейчас. Почти никогда не унывала, в молодости все проходило легко, а сейчас, конечно, трудно держаться веселой.

С мужем долго прожили — с войны… много, да… в 24 года замуж вышла — это в то время считалось, что поздно, вот и говорю — «старухой».
Я советую раньше 26 лет вообще не дергаться насчет замужества. С мужем, конечно, не очень хорошо … И мы жили не очень. Не обижал, конечно — меня не обидишь, не позволю. Было все: и поссоримся, и подружим.

Двое детей было у нас, один уже умер. У меня сын в Эстонии. Он кончил школу, захотел быть моряком, там же учился, Эстония же тогда наша была, он туда уехал. Шесть лет плавал, ходил в море. Мужа не было тогда, 23 года я одна уже.

Внуки у меня тоже есть в Эстонии. Они и родились там. Сын у меня уже 46 лет в Эстонии — он там и женился, и детей завел. Да, он тоже дедушка уже — 64 года моему сыну. А я в Эстонии ни разу не была. Он меня навещал каждый год, и сейчас навещает. Он сказал, что нельзя меня туда взять. Мне и паспорт уже эстонский хотели сделать семь лет назад, но я отказалась к ним ехать. Я была еще рабочей, могла себя обеспечить, им не хотела мешать. Да и вообще… в чужую страну, в семью чужую, считай, устроенную уже, ехать.

Когда сюда попала, разумеется, пожалела. Теперь меня не вывезти, конечно. Эстония от нас отошла, старики за границей не нужны. Он сюда тоже не вернется. А вот с внуками приезжал. Две внучки у меня, правнуки. Внучкам уже по 30 лет — время летит, все пролетело.

Знаете, где мы сидим? Лучше б я одна сидела где-то. Соседки… послушали бы вы наших соседок! Не знаю, какая жизнь на воле, я же сижу тут третий год. Я осталась одна, попала в безвыходное положение — оказалась здесь.

Вот такие наши дела. Помнят обо мне все, но приезжают редко. Дорого очень. Сын и жена его ездят все равно каждый год. С правнуком приезжали. А я совсем не путешествовала. Родилась тут недалеко. Старая Велична — деревня такая, там и жила, пока в Белев не переехала. Вспоминаю ее часто. Теперь только прошлым живу, воспоминаниями.